Российская газета, 06.06.2014

Сыграл Бубнового туза.
Выставка Олега Целкова в фонде "Екатерина"

Олег Целков на пресс-конференции перед открытием своей персональной выставки в фонде "Екатерина" вдохновенно цитирует строки Блока, Есенина, Маяковского. Все - про того самого "бубнового туза", давшего название его персональной выставке в фонде "Екатерина". "В зубах цигарка, примят картуз. На спину б надо бубновый туз!". Она приурочена к грядущему в июле 80-летнему юбилею художника.

Среди более 45 работ, представленных на выставке, - "Всадник" (1998) из Эрмитажа, картины из собрания художника, живопись из частных коллекций, в том числе Евгения Евтушенко, который пришел на открытие, и гравюры 1976-1977 годов из РОСИЗО. Вообще-то Олег Целков графику не жалует - при том, что у него есть и академическая выучка (он учился в Академии художеств в Ленинграде), и школа театрального оформления (он ученик Николая Акимова). Но гравюры, сделанные перед отъездом в Париж в 1977-м, были... своего рода откупом. По условиям отъезда из СССР (а Целкову сразу дали понять, что обратно ему никто не разрешит вернуться) художник должен был оставить работы на Родине. Но картины он оставлять не хотел - пришлось в срочном порядке заняться гравюрой. Эта графика оставляет ощущение гиньоля. Вроде бы, если судить по названию, рисует автор цирковые трюки, но уж больно трюк неотличим от пытки. Вымученная улыбка на фирменном лице-личине циркача не может скрыть выражения ни ужаса, ни боли от скручивания буквально "в бараний рог", от веревки - опутывающей, проникающей вглубь (словно перед нами наглядная иллюстрация выражения "веревки вить"). И при этом - на лице-маске вроде бы неизменное выражение. От этого совмещения "приличного" выражения "личины" с ужасом, истекающим от скрученных-перекрученных тел, - мороз по коже.

Многие, правда, считают, что и другие герои не намного оптимистичнее смотрятся. Неуклюжие фигуры, заполоняющие почти все пространство, с лицами, которые критики именуют то мордами, то масками. Это если вежливо выражаются. Одни обнаруживали в них гротеск, другие - чуть ли не пародию на человека. Прежде всего, конечно, советского гражданина. Судя по тому, что персональная выставка Целкова 1971 года в Доме архитектора продержалась ровно пятнадцать минут (интересно, побил ли кто-нибудь этот рекорд самой короткой выставки, достойный книги Гиннесса?), пародию подозревали не только критики. Но сам художник по поводу такой трактовки иронизирует: "Приезжает как-то ко мне приятель. Вот, говорит, с твоими "мордами" в трамвае ехал. Странно, что ему не приходит в голову, что и они, наверное, могут так же о нем сказать".

Нет, дело явно не в мизантропии. Фигуры его персонажей, брутальные, крепкие, родом не из карикатуры - из архаики скифских курганов, исчезнувших племен, из немоты человека, не ведающего иных способов выражения чувства, кроме удара, крика, да еще душащего, присваивающего объятия. Можно было бы сказать, что Целкова интересует природный человек, если бы не смутная догадка, что всякий человек - природный. А цивилизация - вроде мелкой шляпы на глыбе каменной башки, слетит - не заметишь.

Сюжеты его вроде формул сказа - повторяются, но не надоедают. Его персонажи, неважно - на прогулке с подругой, за столом, где на шестерых одна буханка, после работы - бредущие с лопатой или топором, на коне ли, лицо которого неотличимо от лица человека, остаются загадкой. Они непроницаемы. Их тайна никак не может быть объяснена "сюжетом". Они как скульптуры. Но скульптуры, в которых, кажется, готов проснуться скульптор. Одна из работ так и называется - "Скульптор и скульптура".

На переднем плане - огромное таинственное лицо, глядящее на нас из камня. Ну, или "морда", если кому так больше нравится. К его макушке приставлено долото мастера, но лицо самого скульптора - на заднем плане, небольшое, почти исчезающее за "планетой" архаической скульптуры. Творение человека странным образом оказывается больше его самого. И, может быть, даже лучше.

Кажется, самое нелепое слово, которое можно приложить к персонажам Целкова, - мистерия. Какое уж у героев скверного анекдота, у "бубновых тузов", маргиналов и отщепенцев мистериальное, ну, или театральное начало? Ан нет. Сквозит за тяжестью телес - просвет. Или, точнее, отсвет лучей, падающих на эти фигуры. И они начинают обнаруживать вроде бы несвойственную им плавность, мягкость, почти слабость. Словом, человечность.

Евгений Евтушенко, поэт, друг Олега Целкова, напомнил эпизод из мемуаров "Волчий паспорт":

Говорят, что я открыл Целкова. Да не я его открыл - поэт Назым Хикмет его открыл. Назым любил и поддерживал молодых, официально непризнанных художников и был одним из первых покупателей тогда еще малоизвестного Олега Целкова, которому он заказал декорации для своего спектакля "Дамоклов меч" в Театре сатиры. Олег вспомнил, как однажды, году в 55-м, они сидели на берегу канала Москва - Волга в Тушине и Назым иронически показал ему глазами на две тени, маячившие в некотором вежливом отдалении. "Кто это?" - непонимающе спросил Целков. "Следят, брат..." - пожал плечами Назым. "За вами - за лауреатом Премии Мира? Почему?" - был ошеломлен Целков. "Один следит за тем, чтобы меня никто не обидел... А второй за тем, чтобы я не обидел никого... Так-то, брат".

Автор: Жанна Васильева. Фото: Михаил Синицын/РГ