"Новая газета", 6 ноября 2009 года

Организатор сказки
Третьяковская галерея празднует столетний юбилей «Русских сезонов» Сергея Дягилева

В женевском Petit Palais хранится картина «Оммаж Дягилеву» русской эмигрантки, выставлявшейся под псевдонимом Маревна (она же Мария Воробьева-Стебельская). В центре этого полотна изображен обширный господин с очень вдохновенным лицом. Он сидит за столом, подперев голову рукой, мечтательный взор его устремлен вдаль, что происходит вокруг, он не замечает, сразу видно, что думает о чем-то высоком.

А вокруг тем не менее сидят и стоят разные личности. На подписи к картине перечислены имена: Жан Кокто, Наталия Гончарова, Михаил Ларионов, Игорь Стравинский, Пабло Пикассо. Всякому, кто смотрит на картину, ясно, что главный здесь — тот самый мечтательный мужчина, а остальные — при нем. Именно в таком качестве Сергей Павлович Дягилев остался в истории мировой культуры.

О нем везде написано, что только его попечением прогрессивное человечество начала XX века узнало о существовании нового искусства в целом и русского балета в частности. Любой знает, что Дягилев — великий импресарио, изощренный ценитель прекрасного и собиратель талантов. Он привез в Париж сначала русскую живопись, потом оперу с Шаляпиным, потом балет. Он открыл миру Фокина и Баланчина. Он говорил Жану Кокто: «Удивляй меня!». И тот послушно удивлял. Теперь осталось только понять, что все это значит в реальности, что конкретно он делал для того, чтобы получилось такое неотразимое, ослепительное великолепие. Кое-где можно прочесть, что для этого он постоянно занимал большие денежные суммы, которые ему не всегда удавалось возвращать. Но как именно это происходило в течение почти двадцати лет, по-прежнему не слишком понятно. То есть в истории дягилевской антрепризы, известной под названием «Русские сезоны», в тени остается едва ли не главный вопрос — экономический. Историки им как-то специально почти не занимаются, предпочитая восхищаться художественной проницательностью Дягилева.

Выставка Третьяковской галереи «Видение танца», сделанная при участии фонда «Екатерина», — результат предельного накала этих сильных эмоций. «Русские сезоны» представлены как воплощенная мечта, сказка, ставшая былью, греза, воплотившаяся в реальность. В экспозиции задействованы фонды Третьяковки, Русского музея, лондонского Музея Виктории и Альберта, стокгольмского Музея танца и Нового национального музея Монако. В залы ГТГ свезены и хрестоматийно известные портреты Дягилева и Иды Рубинштейн кисти Серова, и эскизы театральных костюмов Бакста, Бенуа, Дерена, Сюрважа и прочих выдающихся мастеров этого дела. Есть и новые экспонаты. Во-первых, картонные макеты декораций, каким-то образом сохранившиеся в Монако, где располагалась репетиционная база дягилевского балета. Во-вторых, гигантский (10х10) занавес по эскизу Пикассо к балету Мийо «Голубой экспресс», хранящийся в Музее Виктории и Альберта. По бокам множество фотографий, запечатлевших Спесивцеву, Нижинского, Мясина, Лифаря и других в разных ролях. Есть даже видеозапись выступления Тамары Карсавиной, наверняка очень ценная для специалистов. Разумеется, множество костюмов как исторических, так и реконструированных. Еще спешите видеть веер Анны Павловой. Всего экспонатов около пятисот, и все как один красивые. Это не просто визуальное впечатление, это принцип работы кураторов выставки. Красиво показать красивые вещи.

Это в целом вызывает сочувствие. По свидетельству поэта, даже мерин сивый хочет жить хорошо и красиво. Раритеты, конечно же, надо показывать как можно более выигрышным образом. Но лучше бы не за счет исторической картины. А подлинная история антрепризы Дягилева, история его отношений с сотрудниками, вообще говоря, довольно конфликтна и вовсе не похожа на святочный рассказ. Путь Дягилева к этой самой выставочной гармонии вовсе не был прямым и удобным. Да ведь и многие из тех вещей, которые сейчас лежат и висят в залах ГТГ на Крымском, скорее друг с другом воюют, друг друга отрицают. И очень трудно понять, как двигалась мысль организатора этой сказки — от модерна к кубизму, от Бенуа к Пикассо, а от него и вовсе — к Павлу Челищеву, когда все это сведено в такую ласкающую глаз, во всех отношениях приятную последовательность. Не было там никакой последовательности. А вот что было, про это когда-нибудь кто-нибудь расскажет. И для такого будущего повествователя нынешняя выставка Третьяковской галереи и особенно ее каталог дают бесценный материал.

Юрий Арпишкин