"Новые Известия", 19 января 2009 года

Закаленные нефтью
На юбилейной выставке советского классика живописи можно понять, что такое «суровый стиль»

В Москве открылась выставка Салахова Таира Тимур оглы – одного из самых титулованных художников Советского Союза, приверженца «сурового стиля», олицетворявшего многонациональную природу советского искусства. Собрав главные картины к 80-летию азербайджанского мастера, создатели его ретроспективы решили показать, что настоящее искусство не зависит от власти и режима. Впрочем, связь с госинтересами здесь все-таки имеется: Салахов воспел нефтедобычу еще до того, как она превратилась в поток нефтедолларов.

Из Грузии – Церетели, из Армении – Никогосян, из Азербайджана – Салахов. Сыны некогда союзных республик, а ныне первые лица в академической среде и номенклатурные классики, с разницей буквально в недели один за другим отметили юбилеи. Все они начинали карьеры в относительно либеральные для самовыражения 1960-е годы. Сегодня сами задают стандарт качества. При этом нынче все трое почти в один голос говорят, что избавлялись от штампов сталинской классики, обращаясь то к русскому авангарду, а то и к западному модернизму. И сегодня не теряют формы – активно пишут, лепят и преподают.

Есть, однако, подозрение, что столь теперь ценимые отклонения от реалистической нормы списывались в 60–70-е не на Сезанна с Пикассо, а на любовь к корням – кавказские и восточные мотивы. Что касается Таира Салахова, говорят, художник «на спор» задумал написать дипломную картину лишь оттенками серого. Посетители выставки сами могут определить, выиграл ли этот спор выпускник Суриковского института, изучая его полотно 1957 года «С вахты». Оно, действительно, не пышет пестротой красок и больше похоже на гранитный монумент труженикам нефтяных вышек. Суровые люди на фоне неприютной стихии, их сбивает с ног встречный ветер, но они, преисполненные чувством долга, непреклонно шествуют по парапету. Не нужно быть экспертом, чтобы сразу увидеть здесь монументализм и ракурсы гениального Александра Дейнеки. К слову сказать, выставку последнего давно уже пора бы устроить – всем бы стало понятно, откуда вырастает наше «шестидесятничество» и весь «суровый стиль».

В более поздних вещах – прежде всего, в портретах – Таир Салахов довел «суровость» живописи до поэзии черно-белой фотографии. Самый знаменитый образец – портрет композитора Кара Караева. Белый свитер атрибут, скорее, геолога, полевого работника, нежели автора балета «Семь красавиц» и кантаты «Партия наша», на фоне черного рояля – классика обобщения, эмблема времени. Верх эстетства – образ «Айдан» (дочери художника, ныне известной московской галеристки). Вряд ли здесь имелся спор, можно ли написать портрет одной белой и черной краской, но наша девочка «в белом» – остроумный ответ всей русской традиции кремовых детишек в парадных платьях.

Собственно все лучшее и виртуозное, сохраняющее связь с Дейнекой и восточной архаикой, чем славен художник и из-за чего он давно украшает стены Третьяковки, собрано в одном зале. Упомянутые портреты и несколько холстов с могучими людьми («Романтики», «Женщины Апшерона»). Дальше начинаются более или менее удачные вариации. Если, допустим, повесить рядом портрет Караева и его учителя Шостаковича, станет очевидно, что «неодномерный» Шостакович – явно не салаховский герой, а образ Ростроповича с запрокинутой головой и страшно выдвинутым подбородком – и вовсе почти карикатура.

Как отдельную «находку» и нечто сенсационное кураторы подают масштабное полотно 1961 года «Тебе, человечество» (создано еще до полета Гагарина). Две – мужская и женская – фигуры, летящие сквозь космическую синеву. Как если бы «Рабочий и колхозница» скинули одежды и понеслись к звездам. Картина была отвергнута за формализм. Впрочем, если бы такая роспись украсила стену ДК или институт космонавтики, ничего крамольного в ней замечено бы не было – ее слишком откровенная декоративность просто не уживается с идейностью академичных картин.

Если на выставке и имеется какая-то интрига, так это «нефтяная тема», которую господин Салахов знает не понаслышке. Он писал нефтяников, вышки, резервуары, вагоны с нефтепродуктами. Все очень выразительно и мощно. Не было бы ничего удивительного, если бы он однажды на спор написал картину нефтью (правда, в наши дни это уже совершил Наседкин). Самое удивительное, что даже там, где нефтью не пахнет, Таир Салахов умудряется ее открыть. Так, среди всех его заграничных вещей самые знаковые созданы в Париже, и лишь те, где изображена Эйфелева башня (особенно эффектная в красном цвете). Только тут и понимаешь, что в глазах азербайджанского классика символ Парижа – та же нефтяная вышка. И еще непонятно, кто приносит больше дохода – каспийская скважина или главная туристическая достопримечательность французской столицы.