"Коммерсантъ", № 62(3879) от 12.04.2008.

Заоблачный ракурс
Андреас Гурски в фонде культуры "Екатерина"

В фонде культуры "Екатерина" открылась ретроспектива знаменитого немецкого фотографа Андреаса Гурски. Выставка, подготовленная Московским домом фотографии и фондом "Екатерина" при поддержке Немецкого культурного центра имени Гете в Москве и компаний "Билайн" и "Стройтэкс", стала кульминацией Московской фотобиеннале. Рассказывает ИРИНА Ъ-КУЛИК.

Самая первая выставка Андреаса Гурски состоялась в 1987 году — причем не в художественной галерее, а в Дюссельдорфском аэропорту. Столь экстравагантное место как нельзя лучше подходит для работ художника, предпочитающего огромные многометровые форматы и ракурсы, позволяющие взглянуть на современный мир с некоей надмирной высоты, из пространства вне государственных границ и часовых поясов, вне зоны доступа мобильных телефонов и прочих средств, обеспечивающих привычную связь между людьми и вещами.

Родившийся в 1955 году Андреас Гурски — один из самых прославленных фотохудожников в мире. В 2001 году он стал самым молодым из авторов, удостоившихся ретроспективы в нью-йоркском MOMA. Его работа "99 центов II", проданная на Sotheby`s в прошлом году за $3,3 млн, установила мировой ценовой рекорд на фотографию. Это произведение можно увидеть и в Москве — но, как и все остальные экспонаты, это авторский оттиск, не включенный в официальный тираж (у господина Гурски он составляет от трех до десяти экземпляров) и предназначенный только для некоммерческих экспозиций. В России работы Андреаса Гурски показываются впервые. А сам побывавший в Москве мэтр впервые нарушил свое правило не давать никаких интервью (его интервью "Ъ" см. в номере от 10 апреля).

Снимки Андреаса Гурски чаще всего сделаны с точки, позволяющей увидеть выбранный вид буквально как на ладони — с поразительной четкостью. Его фотографии словно бы не знают классической перспективы. Его ранние снимки, например кадр с ярким вагончиком канатной дороги, зависшим среди стертых облаками гор, могут напомнить дальневосточную пейзажную живопись. Но чаще всего его фотокомпозиции организованы по законам абстрактной живописи, также не нуждающейся в иллюзии трехмерного пространства. Снятые фронтально и занимающие весь кадр современный многоквартирный дом на Монпарнасе или стеклянные небоскребы Гонконга отчетливо отсылают к геометрическим полотнам Пита Мондриана.

Повторения одинакового синего цвета штор или желтого цвета рубашки человека, которого благодаря компьютерному монтажу можно видеть одновременно на разных этажах здания, кажутся подчиненными некоему непогрешимому композиционному ритму — как и, скажем, разноцветные кубики грузовых контейнеров в порту или же чередование по-разному окрашенных машин на автостоянке. Вид Рейна превращается в минималистскую композицию из нескольких параллельных цветных плоскостей — серая полоса неба, зеленая полоса травы, синеватая полоса воды. В одной из представленных на выставке работ взгляд просто отказывается признать фотографию: широкие черные росчерки на палевом фоне выглядят не нуждающейся ни в какой натуре беспредметной картиной, в которой явственно различимы жирные мазки краски и тонкие, словно бы карандашные, штрихи. Но на самом деле перед нами снятая сверху трасса "Формулы-1" в Бахрейне, где штрихи — это следы шин, а мазки — действительно мазки краски, которой красят дорогу.

Таким же абстрактным законам на снимках Андреаса Гурски подчинена и человеческая толпа. Разноцветные форменные куртки брокеров на Чикагской бирже складываются в пестрый калейдоскоп, контрастом к которому выглядит почти монохромная композиция, запечатлевшая Кувейтскую биржу с неспешными мужчинами, облаченными в одинаковые белые традиционные одеяния. Немецкий фотограф явно заворожен массовым действом на стадионе в Северной Корее, в котором тысячи участников превращаются в пиксели помпезного орнамента. По идее для западного фотографа, да еще и немца, это зрелище должно было бы стать символом тоталитарного строя, превращающего человеческую личность в деталь некоего единого механизма. Но усилия постановщиков празднества в Пхеньяне для него только частный случай тех геометрических закономерностей, по которым организуется мир. И хотя Андреас Гурски снимает только то, что так или иначе связано с современной цивилизацией, кажется, что его снимки выявляют действие сил, которые скорее сродни универсальным законам природы — тем, что задают форму снежинки или же расположение птиц в стае.

Несмотря на весь подчеркнутый формализм, фотографии Гурски чем-то напоминают снимки NASA, запечатлевающие ландшафты и явления, несопоставимые с человеческим масштабом восприятия. В их холодности и отрешенности есть некий фатализм, в равной степени гнетущий и успокаивающий. Современная цивилизация предстает у Андреаса Гурски чем-то настолько превосходящим человека, неподконтрольным ему и незыблемым, что избавляет от чувства вины, ответственности или страха.