"Коммерсант", 12 апреля 2007 г.

Большой формат смотрит на тебя
Владимир Янкилевский выставился с обычным размахом

В фонде культуры "Екатерина" открылась выставка Владимира Янкилевского "Мгновение вечности", подготовленная совместно с Русским музеем,– туда она и переедет после Москвы. В Третьяковке знаменитого нонконформиста уже показывали в 1995 году, одним из первых художников его круга и поколения. Нынешняя ретроспектива из музейных и частных коллекций, помимо хрестоматийных работ, включает и новые вещи мэтра. Рассказывает ИРИНА КУЛИК.

72-летний Владимир Янкилевский начиная с 60-х тяготел к произведениям монументально-эпического размаха. Он делает грандиозные полиптихи во всю стену, каждый из которых стремится представить не более и не менее как модель мироздания. Этот египетский размах – крайне редкое качество для послевоенного "катакомбного" русского искусства, отличавшегося келейным, скромным форматом.

Так, едва ли не самая известная из ранних работ художника – "Атомная электростанция" 1962 года, впервые показанная на пресловутой выставке в Манеже, разгромленной Никитой Хрущевым, а ныне принадлежащая кельнскому Музею Людвига, состоит из целых пяти гигантских частей. Названия этих элементов – "Пейзаж", "Существо", "Атомная станция", "Гений", "Предчувствие" вроде бы соответствуют шестидесятнической романтике научно-технического прогресса. Только вот предчувствия, которые вызывает эта биоморфная абстракция (не то компьютерная микросхема, не то внутренности фантастического существа), кажутся довольно-таки мрачными. Впрочем, о том, как отреагировал на такое представление достижений "мирного атома" лидер советского государства, Владимир Янкилевский не помнит. В интервью, некогда данном Ъ, художник рассказывал, что был так поглощен созерцанием своего произведения, которое он смог собрать и впервые увидеть целиком только в просторных манежных залах, что почти не заметил мечущего громы и молнии генсека.

Произведения Владимира Янкилевского распространяются не только вширь, раскладываясь, по крайней мере, на три части (излюбленный формат художника – триптих), но и раскрываются вглубь. Один из самых впечатляющих циклов художника так и называется – "Двери". Перед дверями квартиры с номером, почтовыми ящиками, табличками с именами жильцов и прочими до отвращения дотошно воспроизведенными деталями стоят, являя зрителю понурые спины, пугающе натуралистические манекены. В узнаваемых советских пальто, шляпах, ушанках, укомплектованные авоськами и пожелтелыми газетами, сегодня они представляют собой еще и отличное пособие для этнографа, вздумавшего изучать предметный мир советской цивилизации. И даже в персонажах, созданных художником уже в наши дни и на Западе, где он живет с 1989 года, несмотря на сменившие авоськи пластиковые пакеты из французских магазинов, безошибочно узнаешь советских людей.

Но эти натуралистические муляжи – только первый слой исследуемой художником реальности. В других частях триптиха манекены исчезают, словно провалившись в картину. А в оставшейся пробоине открывается то беспросветная чернота, то сумрачный мир ночных кошмаров, из которого рвутся на поверхность монстры и мутанты, то сияющий белизной пустынный ландшафт с обозначенной радужными полосами линией горизонта. Установить, какой из вскрываемых автором слоев является последним, невозможно: за покровом ночи может скрываться день, а в умиротворенном ландшафте открываются бреши, в которые лезет всякая нечисть.

Впрочем, те слои, которые обнаруживает вскрытое, словно пособие по анатомии, произведение, кажутся не только уровнями реальности, но и различными пластами художественных стилей. За бытописанием, предвосхищающим "тотальные инсталляции" Ильи Кабакова, открывается уровень абстракции, которая у Янкилевского восходит к Паулю Клее, Жоану Миро или позднему Василию Кандинскому. А дальше вскрывается базовый уровень сюрреализма, чье влияние было поистине всеобъемлющим и затронуло как тот же московский концептуализм, так и официальный "левый МОСХ".

Как подобает сюрреалисту, Владимир Янкилевский насыщает свои произведения всевозможными эротическими образами. Даже сама столь любимая художником форма триптиха для художника обозначает прежде всего мужское и женское начало и процесс их взаимодействия. Но сексуальное у Владимира Янкилевского не противопоставляется социальному как некий более подлинный уровень бытия. Напротив, его мутанты, некоторые из которых изображены с газетами в руках, выглядят метафорами как фрейдистских фобий, так и преследующих советского человека социальных кошмаров. Впрочем, искусство Владимира Янкилевского вовсе не сводится к диссидентскому пафосу. Адская машинерия мироздания, которую художник с впечатляющим размахом, подробностью и богатством воображения изучает на протяжении нескольких десятилетий, гораздо сложнее и универсальнее.